Неточные совпадения
Проходя через первую гостиную, Левин встретил в дверях графиню Боль, с озабоченным и строгим лицом что-то приказывавшую слуге. Увидав Левина, она улыбнулась и попросила его в следующую маленькую гостиную, из которой слышались голоса. В этой гостиной сидели на
креслах две дочери графини и знакомый Левину московский полковник. Левин подошел
к ним, поздоровался и сел подле дивана, держа шляпу на колене.
— Ты с ума
сошел! — вскрикнула она, покраснев от досады. Но лицо его было так жалко, что она удержала свою досаду и, сбросив платья с
кресла, пересела ближе
к нему. — Что ты думаешь? скажи всё.
Вернувшись домой, Алексей Александрович
прошел к себе в кабинет, как он это делал обыкновенно, и сел в
кресло, развернув на заложенном разрезным ножом месте книгу о папизме, и читал до часу, как обыкновенно делал; только изредка он потирал себе высокий лоб и встряхивал голову, как бы отгоняя что-то.
— Это не родильный дом, но больница, и назначается для всех болезней, кроме заразительных, — сказал он. — А вот это взгляните… — и он подкатил
к Дарье Александровне вновь выписанное
кресло для выздоравливающих. — Вы посмотрите. — Он сел в
кресло и стал двигать его. — Он не может
ходить, слаб еще или болезнь ног, но ему нужен воздух, и он ездит, катается…
— Тоже вот и Любаша: уж как ей хочется, чтобы всем было хорошо, что уж я не знаю как! Опять дома не ночевала, а намедни, прихожу я утром, будить ее — сидит в
кресле, спит, один башмак снят, а другой и снять не успела, как сон ее свалил. Люди
к ней так и
ходят, так и
ходят, а женишка-то все нет да нет! Вчуже обидно, право: девушка сочная, как лимончик…
Отец, заложив руки назад,
ходит по комнате взад и вперед, в совершенном удовольствии, или присядет в
кресло и, посидев немного, начнет опять
ходить, внимательно прислушиваясь
к звуку собственных шагов. Потом понюхает табаку, высморкается и опять понюхает.
И старческое бессилие пропадало, она шла опять.
Проходила до вечера, просидела ночь у себя в
кресле, томясь страшной дремотой с бредом и стоном, потом просыпалась, жалея, что проснулась, встала с зарей и шла опять с обрыва,
к беседке, долго сидела там на развалившемся пороге, положив голову на голые доски пола, потом уходила в поля, терялась среди кустов у Приволжья.
Войдя
к Лизе, он застал ее полулежащею в ее прежнем
кресле, в котором ее возили, когда она еще не могла
ходить. Она не тронулась
к нему навстречу, но зоркий, острый ее взгляд так и впился в него. Взгляд был несколько воспаленный, лицо бледно-желтое. Алеша изумился тому, как она изменилась в три дня, даже похудела. Она не протянула ему руки. Он сам притронулся
к ее тонким, длинным пальчикам, неподвижно лежавшим на ее платье, затем молча сел против нее.
Она бросалась в постель, закрывала лицо руками и через четверть часа вскакивала,
ходила по комнате, падала в
кресла, и опять начинала
ходить неровными, порывистыми шагами, и опять бросалась в постель, и опять
ходила, и несколько раз подходила
к письменному столу, и стояла у него, и отбегала и, наконец, села, написала несколько слов, запечатала и через полчаса схватила письмо, изорвала, сожгла, опять долго металась, опять написала письмо, опять изорвала, сожгла, и опять металась, опять написала, и торопливо, едва запечатав, не давая себе времени надписать адреса, быстро, быстро побежала с ним в комнату мужа, бросила его да стол, и бросилась в свою комнату, упала в
кресла, сидела неподвижно, закрыв лицо руками; полчаса, может быть, час, и вот звонок — это он, она побежала в кабинет схватить письмо, изорвать, сжечь — где ж оно? его нет, где ж оно? она торопливо перебирала бумаги: где ж оно?
Я поднялся на своей постели, тихо оделся и, отворив дверь в переднюю,
прошел оттуда в гостиную… Сумерки
прошли, или глаза мои привыкли
к полутьме, но только я сразу разглядел в гостиной все до последней мелочи. Вчера не убирали, теперь прислуга еще не встала, и все оставалось так, как было вчера вечером. Я остановился перед
креслом, на котором Лена сидела вчера рядом со мной, а рядом на столике лежал апельсин, который она держала в руках.
Марья Дмитриевна очень встревожилась, когда ей доложили о приезде Варвары Павловны Лаврецкой; она даже не знала, принять ли ее: она боялась оскорбить Федора Иваныча. Наконец любопытство превозмогло. «Что ж, — подумала она, — ведь она тоже родная, — и, усевшись в
креслах, сказала лакею: — Проси!»
Прошло несколько мгновений; дверь отворилась; Варвара Павловна быстро, чуть слышными шагами приблизилась
к Марье Дмитриевне и, не давая ей встать с
кресел, почти склонила перед ней колени.
Впрочем, вечером, поразмыслив несколько о сообщенном ему прокурором известии, он, по преимуществу, встревожился в том отношении, чтобы эти кляузы не повредили ему как-нибудь отпуск получить, а потому, когда он услыхал вверху шум и говор голосов, то, подумав, что это, вероятно, приехал
к брату прокурор, он решился
сходить туда и порасспросить того поподробнее о проделке Клыкова; но, войдя
к Виссариону в гостиную, он был неприятно удивлен: там на целом ряде
кресел сидели прокурор, губернатор, m-me Пиколова, Виссарион и Юлия, а перед ними стоял какой-то господин в черном фраке и держал в руках карты.
Калинович
сошел в
кресла. Там
к нему сейчас же обратился с вопросами студент.
Не помня себя, он выскочил из кибитки и начал взбираться по знакомой ему лестнице,
прошел потом залу, гостиную, диванную посреди совершенного мрака и, никого не встречая, прямо направился
к спальне, в которой Егор Егорыч сидел один-одинехонек; при появлении Сверстова он тотчас узнал его и, вскочив с своего
кресла, воскликнул.
Егор Егорыч, ожидая возвращения своего камердинера, был как на иголках; он то усаживался плотно на своем
кресле, то вскакивал и подбегал
к окну, из которого можно было видеть, когда подъедет Антип Ильич.
Прошло таким образом около часу. Но вот входная дверь нумера скрипнула. Понятно, что это прибыл Антип Ильич; но он еще довольно долго снимал с себя шубу, обтирал свои намерзшие бакенбарды и сморкался. Егора Егорыча даже подергивало от нетерпения. Наконец камердинер предстал перед ним.
Прошли в сад, там, в беседке, попадья, закрыв лицо газетой, громко читала о чём-то; прислонясь
к ней, сидела Горюшина, а поп, измятый и опухший, полулежал в плетёном
кресле, закинув руки за голову; все были пёстрые от мелких солнечных пятен, лежавших на их одежде.
Девочки сидели в
кресле, молча, прижавшись друг
к другу, как зверки, которым холодно, а он все
ходил по комнатам и с нетерпением посматривал на часы. В доме было тихо. Но вот уже в конце девятого часа кто-то позвонил. Петр пошел отворять.
Князь толкнулся было в дверь, но она не уступила его усилиям.
Прошло несколько страшных, мучительных мгновений… Князь стоял, уткнувшись головою в дверь, у него все помутилось в голове и в глазах; только вдруг он затрепетал всем телом: ему послышался ясно плач ребенка… Князь опустился на стоявшее около него
кресло; слезы, неведомо для него самого, потекли у него по щекам. «Боже, благодарю тебя!» — произнес он, вскидывая глаза
к небу.
Князь это видел, страшно мучился этим и нарочно даже сел на очень отдаленное
кресло от жены.
Прошло между ними несколько времени какого-то тяжелого и мрачного молчания. Вдруг тот же лакей, который приходил звать княгиню
к князю, вошел и объявил, что приехал Миклаков. Княгиня при этом вздрогнула. Князя, тоже вначале, по-видимому, покоробило несколько. Княгиня, поспешно утирая слезы, обратилась
к лакею...
Я заглянул в директорскую ложу и был поражен необычайным и невиданным мною зрелищем; но чтоб лучше видеть полную картину, я
сошел в оркестр: при ярком освещении великолепной залы Большого Петровского театра, вновь отделанной
к коронации, при совершенной тишине ложи всех четырех ярусов (всего их находится пять) были наполнены гвардейскими солдатами разных полков; в каждой ложе сидело по десяти или двенадцати человек; передние ряды
кресел и бельэтаж, предоставленные генералам, штаб-и обер-офицерам, были еще пусты.
Квартира Мольера. Вечер. Свечи в канделябрах, таинственные тени на стенах. Беспорядок. Разбросаны рукописи. Мольер, в колпаке, в белье, в халате, сидит в громадном
кресле. Бутон в другом. На столе две шпаги и пистолет. На другом столе ужин и вино,
к которому Бутон время от времени прикладывается. Лагранж в темном плаще
ходит взад и вперед и не то ноет, не то что-то напевает, за ним по стене
ходит темная рыцарская тень.
Он начал
ходить скоро по комнате, ерошить себе волоса, то садился на
кресла, то вскакивал с них и садился на диван, представляя поминутно, как он будет принимать посетителей и посетительниц, подходил
к холсту и производил над ним лихую замашку кисти, пробуя сообщить грациозные движения руке.
И только когда в большой гостиной наверху зажгли лампу, и Буркин и Иван Иваныч, одетые в шелковые халаты и теплые туфли, сидели в
креслах, а сам Алехин, умытый, причесанный, в новом сюртуке,
ходил по гостиной, видимо с наслаждением ощущая тепло, чистоту, сухое платье, легкую обувь, и когда красивая Пелагея, бесшумно ступая по ковру и мягко улыбаясь, подавала на подносе чай с вареньем, только тогда Иван Иваныч приступил
к рассказу, и казалось, что его слушали не одни только Буркин и Алехин, но также старые и молодые дамы и военные, спокойно и строго глядевшие из золотых рам.
За 15 рублей достал он
кресло во втором ряду с левой стороны — и с краю: важное преимущество для тех, которые берегут свои ноги и
ходят пить чай
к Фениксу.
Не имея ни родных, ни собственного имения, я должна унижаться, чтобы получить прощение мужа. Прощения! мне просить прощения! Боже! ты знаешь дела человеческие, ты читал в моей и в его душе и ты видел, в которой хранился источник всего зла!.. (Задумывается; потом подходит медленно
к креслам и садится.) Аннушка!
ходила ли ты в дом
к Павлу Григоричу, чтоб разведывать, как я велела? тебя там любят все старые слуги!.. Ну что ты узнала о моем муже, о моем сыне?
То
к окну подойдет, то в светлицу
сходит, то на
кресло сядет; и все так порывисто, как бы со злом каким.
И в душевном смятенье стал
ходить он по горницам; то на одном
кресле посидит, то на другом, то
к окну подойдет и глядит на безлюдную улицу, то перед печкой остановится и зачнет медные душники разглядывать… А сам то и дело всем телом вздрагивает…
Сергей вышел из столовой и медленно
прошел через большую, темную залу в гостиную. В ней тоже было темно. Он постоял, подошел
к столу и сел в неудобное старинное
кресло с выгнутою спинкою.
Но это горе было только преддверием другого — сильнейшего. Не
прошло и двух месяцев после смерти Ольги Николаевны, как Петра Валерьяновича поразил первый удар апоплексии, за которым вскоре последовал второй, и несчастный, еще сравнительно молодой мужчина оказался на всю жизнь прикованным
к креслу на колесах.
Не успел г. Женский кончить своей речи, как с
кресла вскочил Николай Усталов, второй уполномоченный от Александровского рынка, и крикнул: «Это что, а запряг бы я вас
к нашему хозяину да заставил бы торговать каждый день, не исключая и воскресеньев, так посмотрел бы я тогда, как у вас рожи-то вытянулись!» Председатель звонком призвал его
к порядку, но он не унимался и кричал: «А со двора
ходить два раза в год, да не сметь иметь при себе денег, и не знать, за какое жалованье служишь!» Члены совета схватили его за фалды сюртука и, посадив в
кресло, водворили порядок.
Она
прошла мимо него и села в
кресло, стоявшее у одного из окон за ее рабочим столиком. Сначала он прямо был ошеломлен ее речами, но затем стремительно бросился
к ней и упал перед ней на колени. Она смотрела на него сверху вниз в полоборота головы.
Задумчиво
прошел Александр Васильевич прямо
к себе в спальню. Убранство этой комнаты было более чем просто. На полу было положено сено, покрытое простыней и теплым одеялом; у изголовья лежали две подушки. У окна стоял стол для письма и два
кресла. В одном углу маленький столик с рукомойником, в другом еще стол с чайным прибором.
«Моего пациента зовут Андрей Иванович, а ее Антонина Павловна, какая же тут сестра», — думал он и
сошедши к Сурмину, нашел уже его сидевшим в
креслах.
Николай Павлович, несколько успокоившись и усевшись в
кресло, рассказал им, что идя
к ним, они с Кудриным
проходили по Кузнецкому мосту; вдруг у одного из магазинов остановились парные сани и из них вышла молодая дама, которая и
прошла мимо них в магазин. Эту даму Николай Павлович разглядел очень пристально, так как свет из окон магазина падал прямо на ее лицо и готов прозакладывать голову, что это была не кто иная, как Екатерина Петровна Бахметьева.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтоб уйти, опустилась в
кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем
прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь
к длинному разговору.
Наташа не помнила, как
прошел этот день, ночь, следующий день и следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв
к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку
кресла. Кровать скрипнула, Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.